Олег Аверин стал «песняром» в 1993 году. "Когда Мулявин пригласил меня в ансамбль, он говорил: «Мы „Песняры“, мы должны быть популярными, а что для этого сделать — я уже не знаю. Пиши новые песни и только новые, и не обращай внимания на тех, кто будет говорить, что это не песняровское. Песняровское — то, что будет талантливо написано, профессионально сыграно и от души спето…», — рассказывает Аверин — вокалист, клавишник, поэт, композитор, аранжировщик нынешних «Белорусских песняров». Теперь мы хорошо знаем его песни: «Чарнявая, бялявая», «Ночка темная», «Рэкрут», «Не забывай», «Только с тобой»… Популярности нынче у ансамбля — не отнимать. Популярен и сам Аверин, в особенности, среди слушателей женского пола. За последние два года вышли два аверинских «сольника».

В июне Олегу исполняется 44 года. «Знаете, мне очень нравится цифра 44, — музыкант выкидывает по четыре пальца каждой руки и несколько мгновений оржествующе на них смотрит. — Гораздо больше, чем 45. Мне кажется, что она какая-то юбилейная». Конечно, юбилейная. При поддержке студии «Белорусские песняры рекордс» и ее директора Валентина Лабунского ансамбль готовит к выходу альбом под названием «Белорусские песняры» и Олег Аверин" (или наоборот). «Альбом юбилейный, там будет около 20 песен, половина из репертуара „Белорусских песняров“, а вторая — мои. Но дело не в числе. Если бы я ни одной песни не записал, а придумал только про „бялявую, чарнявую“, я бы уже до смерти гордился этим, потому что эта песня действительно известна миллионам людей от Бреста до Владивостока».
Чем еще гордится песняр Олег Аверин? По каким принципам он строит свои жизнь и творчество? Музыкант рассказывает о себе корреспонденту «РиО» Сабине БРИЛО.

— Олег, вы музыкант по образованию или по призванию? Откуда вы пришли в Песняры?
— Я закончил инженерно-строительный институт, получил диплом и, как видите, «работаю по специальности». А пошел туда учиться только потому, что ансамбль был при институте.

— Что за ансамбль?
— «Золотая середина» — брестская рок-группа, в то время широко известная в узких кругах. Она очень профессионально исполняла западные шлягеры, а с начала 80-х еще и то, что писал я. В ансамбль я пришел в 1976 году солистом, но вскоре у меня началась мутация голоса. У кого-то этот процесс продолжается несколько месяцев, а у меня длился три года. В общем-то, эти проблемы и подтолкнули меня к написанию песен. Потом я постепенно распелся…
Пока служил в армии, в стройбате, наш ансамбль работал в филармонии. Потом ребята, глубоко вздыхая, показывали мне филармоническую рапортичку, где под моими песнями стояла фамилия советского композитора, который получал к тому же авторские.

— Как так?
— Тогда можно было петь только песни советских композиторов-профессионалов, членов Союза композиторов. Как может быть членом союза композиторов инженер-строитель? Я учился в музыкальной школе, но этого было мало. Требовалось профессиональное образование композитора, чтобы иметь право навязывать людям свои песни. Тебя не учили на композитора — значит, ты не имеешь права этого делать.

— У вас был комплекс по этому поводу?
— Что вы, что вы, никогда! Все было очень логично в моей жизни, я бы ничего не хотел в ней менять. У меня ведь был шанс стать профессиональным композитором. В третьем классе мы с сестрой пели на сцене песню из кинофильма «Тени исчезают в полдень», я аккомпанировал и подпевал второй голос. После концерта ко мне подошел преподаватель из минской консерватории и сказал, что у них создается класс из детей, которые автоматически перейдут в консерваторию. «Хочешь быть композитором? Поехали в Минск, будешь жить в общежитии с такими же мальчиками, как ты». При слове «общежитие» мне стало грустно. Уехать из Бреста? В общежитие? Я задумался. Потом он добавил: «Ну, с игрой на фортепиано, конечно, придется подтянуться, у нас ребятки уже будь здоров как играют! Посидишь, поработаешь». Этим он меня добил окончательно, потому что часами играть придуманное не мной, доводя до совершенства технику, мне не хотелось.

Я не уверен, что смог бы написать песню про «бялявую, чарнявую», если бы меня с третьего класса забрали в Минскую консерваторию. По этому пути пошел мой друг Игорь Корнелюк. Я поражаюсь его энтузиазму и оптимизму: уехать в Питер, четыре года проучиться в музучилище, живя в общаге, а потом четыре года в консерватории, продолжая жить в той же общаге… И приезжать в Брест, чтобы сыграть на свадьбе, заработать на жизнь. Восемь лет в чужом городе, один… Он приезжал, мы каждый раз встречались, и я видел, как он профессионально растет. Я завороженно смотрел, какие пассажи на рояле он выдавал: что он только не мог нажать своими здоровенными к тому моменту руками, как это у него было бегло, профессионально… Я рад за него, что он прошел эту дорогу. И рад, что я не пошел по этой дороге, потому что она — не моя.

— Каждый творческий человек говорит о своих учителях. Пусть это не консерваторские преподаватели — кто для вас учителя?
— Мой музыкальный вкус формировали, как сейчас говорят, «диджеи» польских радиостанций. Я слушал только польское радио, смотрел по ночам втихаря польское телевидение. Телевидение ловилось на две лыжные палки, а радио — на кусок провода.

— Как остальные участники группы «Белорусские песняры» относятся к тому, что у вас есть еще и сольная карьера?
— Меня часто спрашивают: что означают твои сольные альбомы? Это новый проект? Я отвечаю: сольные альбомы дополняют меня как пишущего песни человека еще с одной стороны, для меня очень важно, чтобы эти грани тоже проявились. Теперь мне очень легко, я с улыбкой иду по улице, потому что все, что хотел сказать своими песнями, я сказал. И не объясняю на кухне: вот, если бы было все иначе, если бы мне дали возможность… Я поместил на своем сайте семь песен, уже около двух тысяч раз они скачивались — и не получил ни одного плохого отзыва. У этих песен есть слушатель. Это не армия, это пока, может быть, батальон, но даже ради «батальона» я буду записывать песни. Как и 20 лет назад, я их слышу в себе и рад, что они доходят до людей.
Свои сольные альбомы я хочу просто выпускать как аудиопродукцию. Хотя мне ставят иногда условия: эту продукцию мы можем продвинуть дальше, если заключим с вами контракт на будущую дележку будущей прибыли от ваших сольных выступлений. Я отказываюсь. Это такая схема современная: радиостанция знает, что если она будет крутить песню, люди потянутся к киоску за записями, а, прослушав все песни, захотят увидеть или услышать музыканта живьем, хотя бы в клубе. Значит, человек потом заработает деньги. «Раз я даю ему возможность заработать своими эфирами, значит, должен что-то с этого иметь». Лично меня это ставит в тупиковую ситуацию. Я хочу просто продавать диски.

— А почему не хотите выступать с сольными концертами?
— За словами «выступить с концертом» стоит очень много. Нужно иметь коллектив людей и гарантировать им заработок на годы. Надо серьезно заниматься только этим делом, значит — уходить из ансамбля, чего я никогда не сделаю.

— А на концертах «Белорусских песняров» вы поете песни из сольного альбома?
— До сих пор этого не было, у нас программа выстроена. Но если какая-то песня понравится ансамблю настолько, что скажут: неплохо было бы, чтоб ты ее спел в концерте, — я это сделаю с удовольствием. Сам я таких вопросов не задаю.

— Но у вас же дружеские отношения…
— Дружеские, на том и стоим.

— Ну вот, похлопать по плечу и сказать…
— …"Давай-ка я спою эту песню"! Зачем? Это какой-то момент противопоставления, психологически для меня и для ансамбля не совсем удобный.
Каждую песню для ансамбля я мысленно писал со сцены. Писал, пропевая ее нашими голосами, глядя в зал глазами заслуженных артистов Республики. Песни для своего альбома я пишу ночью, с закрытыми глазами. И если когда-нибудь я спою свою песню на нашем концерте, будет очень уместно, если в зале выключат свет. Я буду сидеть один в луче прожектора, и на эти три минуты уйдет ощущение присутствия ансамбля на сцене. Может, это и будет интересно залу. Подобное, кстати, уже было, в «Песнярах». Например, песня из казацкой программы «Шел казак» примерно так и звучала. Мулявин никогда никому не разрешал этого делать, но я его убедил, что мы еще больше подчеркнем камерность этой песни, если я с гитарой выйду и сяду впереди на маленьком стульчике. Он разозлился, но на репетиции посмотрел со стороны и разрешил. Так же примерно воспринималась и песня «Ночка темная» — первая в моем песнярском репертуаре, которую я написал для ансамбля. Она как бы не совсем для группы… А уже сейчас я очень хорошо чувствую, какой должна быть песня, чтобы мы пели вместе, но звучала она от имени каждого.

— Для кого вы сейчас песни пишете, кроме как для себя?
— Я всегда их писал для людей. А кто исполняет — это дело случая. Если серьезно, то мои главные мысли уходят на то, чтобы написать новую, стильную, современную песню для ансамбля «Белорусские песняры». Старых прекрасных песен в ансамбле на зависть всем артистам нашего возраста много. Но ансамбль называется ансамблем не только тогда, когда сам себе аккомпанирует и поет, но и когда он создает песни. Однако, придумывая новые песни, мы всегда — и я в первую очередь — обращаем на себя гнев любителей «Песняров», которые не желают слышать новое. Но я ориентируюсь на здравомыслящих поклонников ансамбля.

— Олег, ваши родители пели?
— Отец был горняком, всю жизнь проработал в карьере. Порой, когда ему было грустно, он доставал аккордеон. Как-то в городе Кривой рог, где отец учился в институте, он сидел во дворике и пел под собственный аккомпанемент «Всюду буйно квитне черемшина». По улице шла девушка. Услыхала песню, заглянула во дворик, они познакомились и поженились. Это была моя мать. Так что песня, в принципе, дала мне жизнь.

— Расскажите о своем детстве.
— Мы жили на Урале, родине матери, а потом решили уехать в Белоруссию, где родился отец. В школе по настойчивой инициативе матери я был освобожден от белорусского языка. Потом пришлось учить его самостоятельно, читая белорусскую литературу. Результаты вы слышите. Песня «Рэкрут», например, существовала на полесском диалекте и была несколько другой по сюжету и форме. Разговор шел от лица этой бедной девушки, которую мать била, а белорусские стихи я писал от третьего лица. И в первоисточнике песня кончалась иначе, мать говорила дочке в украинском варианте: «я сама такою була».

— Ну а бабушка-дедушка белорусские у вас ведь были, говорили с вами по-белорусски?
— Отец родом из Пружанского района — да, я приезжал в деревню. Бабушка с дедушкой — трудоголики, крестьяне, от расвета до заката что-то делали, копошились, с внуками не общались. Дед все время как-то загадочно улыбался и давал короткие советы: «Зачем ты моешь ложку, она ж не в грязи, а в картошке, которую ты ел с утра». А бабушка говорила моей старшей сестре: «Ну что это за прическа, ай-яй-яй, ну возьми ты маслом намажь волосы, гребешочек воткни, будзе як файна». Но это речь была не белорусская, а смесь русского, некоторых белорусских слов и польского, как всегда в западных областях. Отец учился еще в польской школе и хорошо помнит, как его били на перемене палкой по рукам, когда он позволял себе сказать какое-нибудь слово не по-польски.

— Ваша сестра к музыке имеет отношение?
— Она закончила музыкальное училище как певица, но работает в детском садике музработником.
Когда встречаемся, она шутит: «Вот как в жизни бывает, я всю жизнь хотела быть артисткой, имею образование и ни одного дня ею не проработала. А ты закончил инженерно-строительный институт и всю жизнь работаешь артистом».

Желание петь — это прекрасно. Но профессиональные занятия сценой требуют определенных качеств.

Перечислить не смогу, не анализировал, но знаю, что очень немногие ими обладают. Когда хочешь нечто показать зрителю, то эмоциональный подъем, который ты испытываешь, позволяет усердно готовить номер, не спать ночами, искать костюмы, гримироваться, причесываться, пережить волнение, когда не знаешь, как выйти на сцену, куда деть руки, как встать… Но все это заканчивается очень быстро, песня длится 3,5 минуты. А для того, чтобы тебя знали и эту песню любили, за этими 3,5 минутами должны пройти годы, когда ты постоянно ловишь себя на мысли, что иначе жить не можешь, иначе жить не будешь, не хочешь, живешь правильно, очень любишь то, что делаешь.

— Где ваш дом, в Москве или здесь?
— Я считаю, что мой дом — там, где мы с женой под одеялом обнимаем друг друга. Когда она ко мне приезжает в Москву — дом там. Я приезжаю в Минск — дом здесь. Отдыхали втроем в Египте (у Аверина есть 19-летний сын — С.Б.), с пляжа шли и говорили: мы идем домой.

— Где вы отдыхаете, куда выезжаете, какие у вас отпуска?
— Мы в ансамбле договорились отдыхать не по месяцу, а по две недели — хотя бы по 10 дней — но обязательно два раза в год: в январе, после старого Нового года, и летом. Всем коллективом берем такие паузы. Если предлагают на это время выступления, мы их переносим. И каждый уезжает — или не уезжает — в зависимости от желания и семейных обстоятельств. У меня получилось в январе отдохнуть с женой в Индии. Это было прекрасно, я первый раз в жизни зимой стоял на берегу при температуре 38. Когда знаешь, что на родине в это время сугробы и морозы, возникают особенно сладостные ощущения. Я стараюсь так организовать свой отдых, чтобы во время принятия солнечных ванн меня не терроризировал «Владимирский централ». Или не владимирский… Мне никакие песни, никаких народов не нужны на отдыхе, потому что у меня их достаточно звучит в собственной голове. Сейчас с женой собираемся лететь в Португалию, недельку позагорать.

— Что такого особенно экзотического вы видели в жизни?
— За 13 лет работы в ансамбле я много где побывал. Например, в Северной Корее, куда даже бизнесмену с хорошимим деньгами попасть трудно, если его не захотят там увидеть. Мы выступали на международном фестивале и концерте, посвященном дню рождения Ким Ир Сена. Мне показалось, что Северная Корея — это, может быть, последний на планете островок строителей коммунизма, причем в самой запущенной форме, когда каждый день удивляешься: не может такого быть! Нас сфотографировали с Великим Вождем, подарили фотографию — черно-белую… Мы спрашиваем: почему фотография черно-белая? «Потому что цветная, — отвечает нам переводчица, — с годами теряет свои цвет и качество, а черно-белая практически вечная. И если на фотографии изображен Великий Вождь, фотография не имеет права обесцветиться». Участники праздничного концерта пели тогда по одной песне. До этого нам дали возможность выступить, отбирали исполнителей и песни. Нашу программу урезали, урезали, и кончилось тем, что мы (из Беларуси приехали «Песняры»!) на главном концерте перед вождем пели «Калинку». Хотя была Зыкина, но ей поручили петь другую песню.

— Кто помогал вам записывать сольный альбом «В небе»?
— Мы записывали его в Минске вдвоем с гитаристом «Белорусских песняров» Александром Соловьевым — ему тоже захотелось немножко другой музыки поиграть. Все остальное я делал сам, со стороны никого не привлекали.

Сабина БРИЛО

фото Виталий ПИВОВАРЧИК